Анекдоты, шутки и приколы, Все, что хоть как-то связано с Ригой Опции

[ChesK]

Дачная Газета. (Рижский Вестник, 1910.05.15. Nr.109.)

Совсем не-политическая, слегка литературная, строго-экономическая (соблюдается полная экономия в месте) и, главным образом, легковесная.
Редактор принимает во всякое время... благодарности по телефону и поздравления по почте. На письма отвечает только в «Почтовом ящике» своей газеты.
Выходит по субботам, а в случае накопления материала, и — по четвергам. Придерживается девиза: «лучше вызвать у читателя гнев, чем навести на него мерихлюндию».
Номер Первый, но, вероятно, не последний.

Дачная хроника.

Уничтожение пыли. По предписанию дачных властей, пыль и сырость на иоменской и некоторых других улицах в Мариоренгофе уничтожена на веки вечныя.
Петиция. Любители ночных свиданий подали куда не следует петицию о воспрещении гуляющим по берегу моря прохода вблизи скамеек, так как прохожие часто прерывают любовные излияния их на самом интересном месте. Под петицией собрано свыше 100,000 подписей.
Привлечение к ответственности. В дуббельнском кургаузе, как и всегда — тишь, гладь и полное безлюдье. Общество покровительства животных намерено привлечь к ответственности администрацию кургауза, так как от скуки целыми полчищами умирают мухи.
Новое место для randez vous. В зале Горна сегодня открылся Skating-Rink. Удобный также для наблюдения над стройностью, грацией, ловкостью и пластичностью движений юных катальщиц.
Танцовщицы из гарема Абдул Гамида. В Дуббельнский «Мон-плезир» приглашена группа танцовщиц из гарема бывшего турецкого султана Абдул-Гамида.
Дачные дети ввиду постоянных наездов на них береговых велосипедистов решили избороздить весь пляжь каналами, рытвинами и ямами. Учреждены особые дежурные посты для наблюдения за сохранностью их.
Карлсбадский театр. В карлсбадский любительский театр требуются: энженю, не старше 65 лет, любовник, если и хромой, то лишь на одну ногу, и комическая старуха с запасом пикантных анекдотов. Присусюкивающим и заикающимся могут быть даны только вторые и третьи роли. Артисткам строго воспрещается целоваться с посетителями, сидящими в первом ряду, во время действия, в антрактах же просят заниматься этим делом за кулисами.
Народное гулянье. Добровольная пожарная дружина рижского взморья за отсутствием пожаров намерена заняться авиатикой. Для приобретения необходимых средств устраивается гулянье на берегу моря. Гвоздём сезона будет поджог и тушение купальной будки. Просят не приходить в шубах и валенках. Медные каски обязательны.
Приостановление газеты. В виду выхода в свет «Дачной Газеты» издание «Шлокского Курьера» откладывается на неопределенное время. Деньги, полученные с заказчиков объявлений, не возвращаются.
Новый проект. Признано более практичным в Кеммерне вместо двухрельсового пути для парового трамвая применить однорельсовую систему.
Оригинальная мера. Наш корреспондент телеграфирует о том, что в Бильдерлингсгофе и Эдинбурге разрешено проживать евреям в количестве не свыше 10,000 чел. Ввиду такого притеснения, Фридман и Нисселович вносят в Думу срочный запрос.
Стачка извозчиков. По слухам, дачные извозчики устроили стачку: не требовать с пассажиров двойной и тройной стоимости таксы.
Подземный ход. Между садом Горна и морским павильоном устроен подземный ход для мужей, которым неловко уходить общим ходом.
Остановка поездов у Бильдерлиягсгофского моста, о которой так давно мечтают жители Америки, и в этом году не будет. Впрочем, если дачники соберут достаточные средства на замену нынешнего моста новым двухколёсным, то к удовлетворению их ходатайства препятствий не встречается.
Обсерватории на взморье. На некоторых дачах имеются следующие плакаты: «При даче устроен особый павильон с обсерваторией для наблюдения как за кометой Галлея, так и за хорошенькими купальщицами.»
Повышение цен на дачи. Ввиду возрождения Эдинбургского кургауза и приглашения бельгийцами первоклассного симфонческого оркестра, близ лежащия дачи значительно повысились в цене. Майоренгофские и дуббельнские дачевладельцы в большом унынии.
В Мариенбаде в этот сезон будут проживать два члена четвёртой Думы и один финляндский сенатор.
Новый театр. Майоренгофское купальное общество устраивает древнегреческий «Феатер» на реке Аа-Курляндской. Купальные костюмы, ввиду сходства с классическими одеяниями, удешевляют расходы на материальную часть.
Новое изобретение. В магазинах, изготовляющих бумажные конфетти, предлагаются к продаже новоизобретенные проволочные маски с хрустальными стеклами для защиты от песка и камней, часто попадающих в лицо вместе с конфетти.

ВМЕСТО ПЕРЕДОВОЙ.
Здесь обыкновенно излагаются: программа, суть и внешность направления и надежды на сочувствие и поддержку читателей. Но так как наша программа и profession de foi ясны уже из заголовка, направление выяснится впоследствии, а в сочувствии читательниц и читателей мы не сомневаемся, то... предлагаем переход к постатейному чтению.
* * *
Статья первая.
Начнем наши дачные изыскания с Кеммерна. Нынешний сезон, как и многие предыдущие, сулит курсовым массу улучшений... Будут частые разговоры о трамвае на берег моря. Чего добраго, на этот раз не ограничатся только разговорами, а начнут и дело делать.
Уж больно долго (целое шестилетие) покоился под канцелярским спудом проект кеммернского трамвая.
Если и будут кеммернцев изводить изводчики... то бишь, извозчики, то зато это будет последнее испытание. Содержательницы пансионов, основываясь на предположенных улучшениях, повысят цены лишь в полтора раза против прежних лет.
Немножко вздорожает мясо, молоко и овощи... Прибавится сто тысяч роёв комариного войска. Аптека бойчее будет торговать предохранительных от укусов сих тварей мазей. Отставные подполковники и полковники, по-прежнему, самоотверженно станут исправлять должности кавалеров для скучающих девиц. Из-за двух показавшихся на кеммернских водах поручиков и одного штабс капитана произойдет тридцать дамских дуэлей, но от этого в выигрыше останутся местные (а, может статься, и майоренгофские) парикмахеры.
Чтоб закончить свои исследования прибавлю ко всему прочему, что кеммернские массажистки заранее потирают свои нежные ручки в чаянии двойной практики, а д-р Идельсон обзаводится дюжиной ассистентов.

Статья вторая.
Городской староста Шлока разрабатывает проект проведения в Каугерн хотя бы конно-железной дороги, с продолжением таковой по берегу моря в Бигаунцем. Если шлокское городское управление поспособствует успеху «Дачной Газеты», то сия последняя обещает всемерно поддерживать его начинание и, в виде аванса, посвящает ему следующее двенадцатистишие:
О, бедный Шлок!
Хоть и жесток
Всесильный рок,
Но дать бы мог
Любви залог
И счастья клок...
Но ты далёк
От всех тревог
И спать залёг
Среди дорог,
Меня ж увлёк
На путь эклог...
Не думай, читатель, что стихи пишутся легко. Попробуй-ка добавить сюда ещё хоть три стиха, не меняя рифмы, и ты увидишь, что автор принёс Шлоку огромную жертву.

Статья третья.
Привет и благопожелания Карлсбаду и Ассерну, которых давно уже пора переименовать в «Дачную Русь»... Здесь — русский дух, здесь Русью пахнет!.. Я полагаю, что здесь обитает в летнее время, по крайней мере, третья часть русской Риги.
Зато здесь раздается непринужденный смех, смело звучит откровенная, сердечная речь, а открытый и закрытый винт затягивается «от зари до зари», а иногда достигает и двухсуточного протяжения. Детвора здесь дружная, отважная и предприимчивая. Дремучий лес и тёмные ночи не страшат ее своими тайными страхами, ибо Пинкертоны всеми юнцами и юницами давно уже изучены в совершенстве. Здесь сама молодежь ищет опасностей, но к великому огорчению, таковых не находит.
Для полноты российского облика этих мест не хватало постоянного любительского театра.
В этом сезоне и он появится, так что мы увиим здесь своих собственных Ермоловых, Савиных, Летковских купно с Давыдовыми, Аполлонскими И Южиными.

Статья четвёртая.
Она будет заключать себе «Немножко метеорологии», или «Дневник раннего дачника».
7 мая.
«Я вновь пред тобою
Стою, запятою,
Согнутый дугою,
Страдая от стужи морской...
О, Дуббельн, это ты!...
8 мая. Ветер дует со стороны Майоренгофа. Какое мерзостное завывание, что за похоронные звуки! Воображаю, как чувствуют себя в такие минуты одинокие рыбаки на утлых челнах своих. Моя дача, по крайней мере, достаточно устойчива, и растительность перед окнами достаточно низка, чтобы, вырванная с корнем, произвести не слишком опустошительные действия кругом.
Надо осведомиться о цене березовых дров.
9 мая. Я вскочил с постели, как укушенный. Помилуйте, восемь градусов по Реомюру!... Мой хозяин, бородатый эстонец, а может быть и финн, ухмыляется.
— Надо, — говорит он мне, — перевести на Фаренгейта. Я, признаться, с первого раза не понял.
— Какого чёрта, — говорю, — перевести, просто надо вытопить!..
— Нет, — упорно твердит он, — мы всегда так делаем. В маленькие морозы переводим на Цельсия, ну а в очень большие холода, как, например, сегодня, прямо считаем по Фаренгейту: вместо восьми получаем пятьдесят. Так и в газетах напечатаем: «На взморье тропическая жара. 50° в тени. Цветёт лук».
Я остолбенел. Самый обыкновенный, кажется эст, а мыслит, как Спиноза.
Кольцо берёзовых дров стоит с доставкой 70 копеек.
10 мая. Море, однако, не замерзает. Странно. Помнится, что в географии именно Балтийское море названо замерзающим. Мало того: я даже сказал бы, что оно испаряется, энергично испаряется. Во всяком случае клубы непроницаемого тумана, окутывающего все взморье, свидетельствует о том, что скрытая (а то какая же?...) теплота производит свое действие. Не кипит ли здесь вода при 100° Фаренгейта?... Владелец дровяного склада дружески советует мне купить не кольцо дров, а сажень. «Не забудьте», — говорит он — «что у вас маленькие детки»...
11 мая. Оказывается, что я не один. Ещё ближе к штранду („на берегу пустынных волн») живет соседка. Будь я Ибсеном, я назвал бы её «женщиной с моря»: бледна, с отпечатком того страдания на лице, которое появляется у человека, когда у него зябнут ноги. В ватном жакете, вероятно, одолженном у прислуги, она сидит перед топящимся каминов и декламирует: «На севере диком стоит одиноко»... Бедная мечтает, по-видимому, о тех пальмах, которые украшают гостиную её уютного городского дома.
Проклятая дачная жизнь с сырыми дровами, дымящей печью и роем разносчиков редиски!
12 мая. Проснулся сегодня в чудном настроении. Быстро сбросив с себя перину, я раздел тёплую фуфайку и метнулся к окну. Гляжу и глазам своим не верю: снегу и помину нет!... Вокруг зелень, и прутики, и сирень как будто распускается. «Глаша», — кричу, — «будем выставлять рамы... Долой двойные окна!»... Пошла возня. А там вижу: и зубной врач из города перебирается. Танцую: «Ласточка с весною в сени к нам летит»... Уж коль зубные врачи прилетают, значит погода наступает...
На вторую сажень дров накинули сорок копеек. Теперь май. В июне, говорят, нельзя будет достать и веточку. Будем топить соломой.
13 чая. Понаехали даже репетиторы. А тепло не идёт. Вчера является один ко мне «в больших сапогах, в полушубке овчинном, в больших рукавицах, а сам с ноготок». «Даю»,— говорит — «уроки за два полена дров». Бедный! Я ему подарил поломанную тачку младшего сынка. «Поди»,— говорю — «согрейся». Потом ещё приходил репетитор. И еще.
«Сколько их, куда их гонят?..» В Бильдерлингсгофе, говорят, рубят парк и отапливают улицы. Поезда из-за бурь и снежных заносов приходят с большим запозданием.
14 мая. «Женщина с моря» сегодня бледнее обыкновеннаго. Кухарка её по секрету рассказала моей Глаше, что вчера понаведался к ней из города муж. Франтоватый мужчина в чечунчовых штанах и панаме... Выкурил папиросу, дохнул на стекла, да немедленно укатил обратно. Доктора запретили ему студиться.
«Она» сидит на веранде и напевает:
„Ах зачем, певунья-птичка,
Птичка резвая моя,
Ты так р а ... а н о прилетела
В наши дальние края?»...
И глухо рыдает.
Буря. Дождь. И стужа. (Сергей Сергеев)

Статья пятая.
Из Майоренгофа получено следующее «письмо в стихах».
„Прошу простить меня!
Нарушил я обет:
Статьи сегодня нет.
Живу три целых дня
И от ходьбы устал,
Но всё же не успел
Собрать вам матерьял:
Жизнь дачная — «без дел»...
Быть может, лишь п о к а,
Но всё же не легка
Профессия моя...
В душе гнев затая,
Я рыскал, как «гордон»,
Бродил по сосняку,
Вперял свой взор в реку,
Глядел на небосклон,
Ходил в «Иллюзион»,
Но... «дичи» — ни гу-гу!..
Коль дальше будет так,
То я, схватив свой сак,
Со штранда убегу...

Что?! Верить-ли глазам?
Знакомых пара дам!...
Что-ж, отложу «утёк»:
Авось добрее рок.
(Продолжение будет).

Дачная лирика.

ОТЧЕГО.
Отчего, ты скажи-ка мне сам,
Всё стоишь за прибрежной сосной
Ты с подзорной трубой по часамъ
В той же вкрадчивой позе одной?
Неужель астроном ты и впрямь
И комету ты ловишь за хвост?
Нет, я вижу не так уж ты прост:
Изучаешь ты прелести дам...
(Бал Монт).

ВЕСНА.
Холодна и дожлива весна.
Ты прикрой меня пледом пуховым.
Мостовая у Горна грязна...
За Аа промычали коровы...
Ты молчишь, безмятежная Труда,
Ты мечтаешь о бале в Bedrib’е,
От пожарного ждешь ты «Iсh liеЬе!“...
Дай же валенки ты мне покуда.
(Бунн-Инн).

ЖЕНЩИНА.
Она целовала с засосом.
Она отдавалась шутя.
Я к ней обратился с вопросом:
„Скажи без утайки, дитя,
Ужель отпускаешь ты с носом
Поклонников стаю других
И ждёшь лишь объятий моих?
Ужель твое чувство не лживо?»
Она же твердила:„не надо...
Тебе угодить я так рада!»
Замолкла. Потом шаловливо:
„У вас много ласки, привета,
Притом же вы не бедны,
А мне для весны и для лета
Наряды и деньги нужны!..» (Optimist)

1910.06.12. Nr.131.
Дачная газета.

Развод
Сергей Сергеев.
Кто знает местоположение Дуббельна вообще и пятой линии в частности, тот поймёт с достаточной легкостью все перипетии моего сложного бракоразводного процесса.
Мы ездили с женою из Риги. Было жарко, тесно и скучно — вее данныя, как видите, располагающия к размышлению.
Лицо жены было, действительно отенено глубочайшей думой.
— Я полагаю, — неожиданно разрешилась она догадкой, что на пятую линию следует ездить не через Дуббельн, как мы это делали в течение 6 лет, а через Карлсбад. Это должно сократить наш путь пешком на 300 сажен.
— Ты имеешь ввиду те сажени, по которым мы покупаем дрова, вероятно?
— Глупая шутка — с достоинством возразила моя супруга.
— Я ничего не имею против того, если на пятую линию ты будешь ездить через Ассерн, — сухо ограничился я.
— А почему бы тебе не сходить уже в Майоренгофе? — съязвила моя подруга.
— Пусть каждый остается при своём,— предложил я.
В Дуббельне я очень вежливо напомнил жене, что поезд стоит здесь не более 15 минут.
— Я еду отныне до Карлсбада, — решительно заявила она, — и никого не задерживаю.
После такого категорического ответа мне ничего другого не осталось сделать, как направиться в путь. Это я и сделал.
По дороге я успел поболтать кой с кем из знакомых, останавливался два раза перед афишами и при всей медлительности моей походки пришёл на сорок минут домой раньше супруги. Она прибежала впопыхах. Найдя меня уже полураздетым за третьим стаканом чая, она дико взвизгнула...
— Ты ездил извозчиком!... с негодующим бешенством бросила она мне в лицо. — Дурак!... Дурак!.. О, как я несчастна!... Если б это видела моя бедная покойная мать...
* * *
Возбужденный ею на следующий день бракоразводный процесс находится в данную минуту в одной из последних стадий. Консисторский чиновник думает, что, если люди так часто расходятся из-за одной точки (различные точки зрения, например), то почему им бы не разойтись из-за целой линии, да ещё пятой вдобавок?...

Местные пословицы.(Дачник-неудачник).
1. Лучше с колесными коньками на ногах, чем на аэроплане в небе.
2. Полюби Дуббельн, — Эдинбург всякий полюбит.
3. Семь раз торгуйся, а всё-таки не купи.
4. Кеммерн в бедре, а бес в ребре.
5. В Риге урочишко-грошишко, а на взморье трёшница.
6. Сотни пассажиров одного поезда ждут.
7. Не плюнь в лужу, пригодится кефиру напиться.
8. С извозчиком намаешься — в таксу заглянуть догадаешься.
9. Фр. фон Блон предполагает, а дождь располагает.
10. Полечись в Кеммерне — и умри.
11. Кто в Дуббельне не жил, тот грязи не видел.
12. Фительберг играет — ветер носит.
13. Сезон на взморье прожить — не поле перейти.
14. Без Бога не до порога, а с Богом хоть в Ригу поезжай.
15. Контроль контролю рознь: кто на сезонку и глазом не моргнёт, а кто и за корсет заглядывает.

1910.06.19. Nr.137.
Дачная газета.

Мимолётом.
(Сергеев).
Город возбудил иск к заграничной фирме, устроившей рижский водопровод с некоторыми дефектами. После целаго ряда экспертиз дело покончено миром, причем фирма уплачивает городу 52,000 руб.

Я искренно смеялся, как никогда... Эти 52,000 рублей, уплаченных городу за то, что мы, обыватели страдаем подчас от отсутствия воды, напомнили мне поцелуй хорошенькой барышни, присланный мне через посредство «кувшинного рыла»... или анекдот о том, как секли пажа юного короля, когда король попадался в каком-нибудь неблаговидном поступке...
Как бы то ни было, отныне я буду спокоен. Открыв водопроводный кран, я уже не должен буду, подобно патриарху Моисею, извлекать из трубы воду биением о неё своего жезла, — с меня хватит простого сознания того, что в кассе городской управы лежат 52,000 рублей штрафных денег, уплаченных нерадивой заграничной фирмой. И, умываясь на окраине города свежей колодезной влагой, я буду считать, сколько дохода даёт городу один этот штрафной капитал, вложенный в процентные бумаги, и до какой степени могла бы обогатиться Рига. Ах, эта звонкая монета!...
„Монеты звон, монеты звон —
Как много дум наводит он!...»


В царстве звуков.
М. А. Ш.

Укажи мне такую обитель
На курортах родных, (не встречал я такой),
где б приехавший житель,
Наш русак «курсовой» не стонал.
Стонет он в пансионах, отеле,
Стонет он и в клетушках квартир,
Где ютятся клопы в каждой щели
И сосут по ночам как вампир.
Стонет он у врачей знаменитыхъ
И простых, практикующих здесь,
И пред кассами ванщиц сердитых,
Ожидая целебную смесь.
Сядь в аллее:— Чей стон раздаётся
И вблизи, и вдали? — Это он —
Это наш «курсовой» все кланятся,
Что со всех его грабят сторон:
И извозчийи грабят, и прачка,
Массажист, проводник, половой...
Сколько могут, все тянут подачки.
А хозяин квартиры дрянной
Уж двойную потребовал плату:
— Коль не можете столько платить,
Очищайте сегодня палату,
Чтоб другого жильца поместить.—
А в гостинице номер рублёвый
Пять рублей уж за сутки идёт,
Да и то с неохотой суровой
Нумерной Вам его отдает.
Здесь базарная баба торговка
Предложила вопрос мне такой:
— Курсовой вы, приезжий с далёка
Или будете здешний какой?
— Для того, что приезжим дороже
Против здешних мы все продаем:
Не пятак, а двугривенный тоже
Винограда за фунтик берём.—
Все дерут и дерут уж безбожно,
А откуда финансов сыскать?
Курс не кончив, уехать бы можно,
Да придется с неделю прождать
Пока место получишь в вагоне:
Все билеты распроданы тут.
Записались задолго в перроне
И кругом все отъезда лишь ждут.
А на смену все едут и едут,
Прибывая стихийной волной:
Эти массой садятся обедать,
Те приют себе ищут, покой.
Но приют себе путник усталый
Здесь блуждая не скоро найдёт:
Все углы занял старый и малый,
Где как мог разместился народ.
На верандах, в чуланах, в сараях...
А один на балконе живет:
Спит под небом прекрасным и счастлив,
Что не часто здесь дождик идёт.
Вообще, здесь природа роскошна,
Благодатна, целебна, щедра,
И с невзгодами жизни курортной
Примириться поможет она.
В нас халатность и леность внедрились,
А привычка — родное бранить —
Тормозит нас. Но мы научились
Заграничные воды хвалить.
А с прославленных чуждых курортов
Англичане и немцы не раз
Приезжали сюда и свободно
Исцелял их всесильный Кавказ.
Здесь источники все знамениты
Чудодейственной силой своей;
Глубоко они в недрах сокрыты,
Ожидая рабочих людей.
Пусть за дело скорее возьмутся,
Культивируя край наш родной;
Похвалы пусть курортам поются;
А не стонет больной «курсовой».
Куртенгоф, Июнь 1910 г. <Куртенгоф = Саласпилс)

Смесь.
Милые люди. Хозяин дачнику: «Ну как вы себя чувствуете в моём доме?» Дачник: «Ничего; только в спальне ужасно много.... маленьких зверьков!» Хозяин: «Очень жаль, но в июне они всегда небольшого размера».

[ChesK]

Обещанные фельетоны автора Я.Совсемдругой.
Общая тема - "Baltlandija", отчизна наша...
На всякий случай упомяну, что это странное имперское образование из как минимум двух губерний (Лифляндской и Курляндской) остзейские немцы очень логично хотели переименовать в Балтландию. Но имперская власть противилась. В результате можно читать перлы про эстов-дачевладельцев на Рижском взморье.
А ведь если задуматься - это естественно для имперского мышления - например, въехал человек из Петербурга в Лифляндскую губернию на территории современной Эстонии, увидел Таллинн и эстов, и едет по этой же губернии дальше, на юг. Почему бы в сознании такого путешественника эстам территориально не существовать и возле Риги и на Рижском взморье?
Поэтому автор фельетонов и объединяет в своих творениях события в двух губерниях.

«Рижский Вестник»
Серия из четырёх фельетонов с общим названием «По краю».
Автор – Я.Совсемдругой

1903.07.26. Nr.164.
I
(Наброски углём, сажей, мелом и чем попало).

О грязи и сыре. — Экспорт из Аренсбурга и городская дума. — Замешательства на острове Эзеле. — Значение кургастов для финансов вообще и в частности. — По поводу упадка солидарности. — Факты за и против. — Оживление в буфете и исчезновение хлебозапасного магазина (происшествие вовсе не из области черной магии). — Среди извозчиков и по поводу извозчиков. — Конференция о кнутах и кнутовищах в Либаве. —Высокопородистые лошади. — Уголовная расправа над певцами и певицами. — Популярность мирового суда в Лифляндии. <kurgast = курортный гость>

Все мажущееся грязью человечество получило на днях огорчительный реприманд от аренсбургской городской управы. До сих пор аренсбургская грязь, как и известный аренсбургсний сыр, свободно вывозились из пределов втого благословенного города во все веси нашего любезного отечества в плотно закупоренных бочках и ящиках, так что, живя, например, в Пскове, можно было погружаться в эту целительную бурду из мутных балтийских вод, не трогаясь с места. Теперь же владычица этой грязи, аренсбургская градская дума, постановлением своим от такого-то числа, определила довести до общего сведения, что экспорт грязи строжайше возбраняется, и что желающие купаться в оной имеют прибыть для этой цели самолично в самый Аренсбург. К сему городская управа присовокупляет, что постановление это лишь подтверждает уже состоявшееся три года тому назад подобное же постановление, которое тогда же и было приведено в исполнение. Выходит, таким образом, что иногородние потребители эти три года барахтались в какой угодно грязи, но только не в аренсбургской! Афронт! И тем больший афронт, что, купаясь в мнимой целебной грязи, люди всё таки излечивались. По крайней мере жалоб что-то не слышно было. Выходит, что либо достаточно налепить аренсбургский ярлык на всякую грязь, чтобы сделать ее целебной, либо же вообще аренсбургская монополия ни на чём не основана. Городская управа, выразив свое законное удивление и изумление, что в разных русских газетах печатаются объявления о продаже аренсбургской грязи, когда таковая вовсе не вывозится, предупреждает публику, что это несомненная реклама, рассчитанная на обман больных, и что «настоящую аренсбургскую грязь отнюдь не следует смешивать с грязью, взятой из других пунктов острова Эзеля», так как-де это «совершенно различные вещи».
Аренсбургский локал-патриотизм никак не может помириться с мыслью, что где-нибудь, хотя бы на том же острове Эзеле, есть такая же целительная мазь, и всячески ратует за свою монополию вымазывать болящее человечество исключительно аренсбургскими продуктами. В известном смысле это похвально. Само собой разумеется, что и эдикт местных думцев о невывозе грязи из города тоже продиктован желанием зашибить копейку на купальщиках, привлекая их всенепременно в стены своего города. Нас лично такая заботливость аренсбургских граждан о своем благополучии даже тронула. Мы не исключаем при этом предположения, что они просто горячо веруют в свою грязь; может быть, если б это было в их власти, они вымазали бы ею всё человечество. Как хотите, а это свидетельствует о высоком строе души этих островитян, большую часть года сидящих запертыми у своих Зундов и поджидающих приезда кургастов с финансами, конечно.
Тут всё-таки видна солидарность в преследовании известной, твёрдо намеченной цели. А то вот «Düna Zeitung» на днях совсем впала в меланхолию насчёт упадка солидарности. «Как обстоит у нас в городах с солидарностью?»,— вопрошает она. «Ответ, говорит она, может быть только один: плохо!» Диагноз этот поясняется ею таким образом: «Положим, мы имеем деятелей, которые бескорыстно работают, желают общего блага и готовы постоять за признаваемое ими правым, но в большинстве случаев они лишены всякой помощи, всяких сотрудников. Это можно видеть во многих учреждениях, управлениях, Ферейнах и обществах. Поэтому многие и уклоняются от руководящей роли там. Предоставляют отдельной личности работать до полного переутомления; при этом критизирують результаты работы без понимания даже всех обстоятельств и условий работы, избегают лично всякой ответственности и труда, расстраивают всё легкомыслием и необдуманностью, сеют неудовольствие и довольны только, если благополучие собственных кружков не нарушается.»
Такова, по словам компетентной немецкой газеты, солидарность в городах. Есть, однако, основание думать, что в сельской глуши дело обстоит утешительнее. Мы, например, на днях ещё читали в «Rigas Awise», что, хотя Нурмижское общественное собрание (Рижского уезда) и не играет никакой роли в общественной жизни собственно, но зато в буфете его «царит всегда большое оживление». Понятно, что такое «оживление» без вполне солидарных сотрудников или собутыльников было бы немыслимо. А то вот, как сообщает «Fellin
Anzeiger», из керсельского волостного общественного хлебозапасного магазина украли не более, не менее, как 200 четвертей зерна. Такие подвиги, очевидно, удалось преодолеть только с помощью «сотрудников», бывших между собой весьма «солидарными».
Что солидарность не совсем ещё исчезла и в городах, усматривается из того, что в Митаве на днях получило утверждение «общество извозчиков». Это уже второе подобное общество в России (первое существует в Риге). Состоялось уже и «конституирующее» собрание: избраны председатель, секретарь, казначей, ревизионная комиссия и т. д. Установлен и членский взнос в 6 рублей. Дамы извозчиков имеют вход бесплатный. На танцевальных вечерах седоки, то бишь гости, вводятся по запискам членов. Члены же, участвуя в танцах, носят присвоенные им жестянки с номерами на спине.
Несмотря, однако, на такой крупный культурный прогресс среди балтийских извозчиков, оказывается, что отношения их к лошадям «оставляют желать многого». По крайней мере, в «Либавском Вестнике» мы читаем, что там «лошадей жестоко мучают кнутами». Чтобы предотвратить подобные жестокости, тамошние покровители лошадей изготовили четыре разного образца кнута и предлагали их приглашенным для этой цели в заседание старшинам извозчиков на обсуждение. (Интересное, должно быть, было заседание). На этой лошадиной конференции были всесторонне рассмотрены кнуты и кнутовища, причем наиболее заинтересованных в том лошадей, конечно, спросить забыли. Предполагалось, в случае согласия извозчиков, ходатайствовать об узаконении длины и толщины кнута в миллиметрах. Однако же, извозчики «не пожелали введения утвержденных начальством образцов кнутов». Почему «не пожелали», из журнала заседания не видно.
Во всяком случае не мешало бы передать этот журнал в какой-нибудь музеум, как культурный документ. Говорят, что извозчики сплошь консерваторы и считают лошадей ещё незрелыми для такой гражданской реформы (?). Таким образом, ожидавшаяся лошадиная новая эра не состоится, и кнуты по-прежнему будут натираться смолой и дёгтем. Нельзя ли по крайней мере провести хотя бы частичную реформу — чтобы господа извозчики, имеющие уже свои ферейны и танцевальные ассамблеи, не били лошадей по животу?...
Как раз кстати к вопросу о человечном отношении к балтийской лошади, историки докопались до того факта, что во время Полтавской битвы под Петром была лошадь из Лифляндии. Балтийская лошадь имеет таким образом почтенных и заслу женных предков. Но и не пускаясь в исторические ретроспективы, достаточно привести, что на розыгрыше последнего всероссийского Дерби в Москве первый приз (кажется, 35,000 руб.) взял «Irish Lad» (от известного «Galtee Moore», стоившего русской казне 200,000 руб.), выращенный в конюшнях лифляндского помещика фон Липгарта (под Юрьевомъ). По этому поводу «Nordlivlandische Zeitung» даже передовую статью написала, кажется, под заглавием «Триумф балтийского коневодства»...
Итак, господа извозчики, побольше решпекта к вашим буцефалам.
Что целый певческий ферейн может влететь под суд, составляет самую последнюю новость в криминальной хронике. «Petersburgas Awises» сообщают, что такой камуфлет приключился с одним певческим обществом под Якобштадтом. Оно устроило какой-то концерт, между тем как в уезде этом не разрешается устройство зрелищ для народа с платным входом, на том-де основании, что такия траты денег способствуют увеличению крестьянских недоимок. Суду предстояло войти в обсуждение новой и оригинальной идеи о взаимоотношении между пением и недоимками, с одной стороны, и о поднятии народного благосостояния путем воздержания от песнопения, с другой стороны. Задача весьма щекотливая, почему мы и торопимся оставить её, переходя в более солидные и чисто умозрительные сферы уголовной статистики. Она даёт наилучший материал для составления аттестата населению. Из этих так называемых «голых цифр» можно вычитать гораздо больше, чем из иных фолиантов. Надо только уметь читать. Если с этой целью заглянуть в списки судимости Лифляндской губернии только по мировым учреждениям — а сведения такия имеются в достаточной полноте (Материалы для статистики Лифляндской губернии, выпуск II) — то оказывается, что в течение года возникло у мировых судей 28,300 уголовных дел, т. е. примерно на каждые 40 жителей одно уголовное дело в мировых инстанциях. Всего же осуждено было по этим делам мировыми судьями 16,000 мужчин и дам, т. е. осуждён каждый 80-й житель губернии.
Это, пожалуй, показывает на необычайную популярность здесь мирового суда.
Очевидно, население полюбило здесь новый суд, если в такой массе ставится в ряды обвиняемых.


1903.08.02. Nr.170.
II
(Еженедельные наброски на областные сюжеты).

Бледно-лиловый прожект на купальную тему. — О благоустройстве вообще и о благочинии в частности. — Вопросы финансовые, полицейские и административные на рижском взморье. — Новые точки зрения на женщин применительно к уставу о земских повинностях. — Либавские санкюлоты. — Экскурсия в Ливонскую Швейцарию. — Коннозаводский жаргон.

Многие думают, что писать проекты — легко. Иные идут ещё дальше, утверждая, что писать проекты может всякий. Все это далеко не так. Мы писали излагаемый нами ниже проект с большим трудом, и стоил он нам нескольких лет упорной, кропотливой работы, размышлений, сомнений и недоумений. Задача наша состояла в том, чтобы дать нашим местным согражданам на рижском взморье нормальный «Купальный устав о благоустройстве и благочинии в купальных местах». С этой целью мы изучили купальное законодательство почти всего цивилизованного мира, захватив попутно кое-что и из обычного права в этом отношении даже таких стран, как Парагвай и Огненная земля. Понятно, что при таком добросовестном оношении к поставленной себе задаче мы могли двигаться вперёд лишь со скоростью черепахи. Мы и теперь ещё не окончили нашего труда. Все это нам необходимо для основательности наших соображений при дальнейших закононачертаниях и переначертаниях по интересующему нас вопросу. Но так как жизнь не ждёт и громко вопиёт о своих нуждах, то мы решаемся, правда не без колебаний, дать пока то, что можем, то, одним словом, что уже созрело, оставляя дальнейшее до дальнейшаго.

Краткия временные правила касательно насаждения благочиния на рижском взморье.
(Распубликовываются ко всеобщему сведению па предмет немедленного по прочтении забвения).

§ 1. Всем и каждому разрешается купаться на точном основании сего купального устава. Примечание. Для слияния партий, либералы и консерваторы купаются вместе.
§ 2. Лица, за коими не числится недоимок, купаются везде, где есть установленная для того вода. Для купанья же недоимщиков отводятся особые бассейны, насыщенные едкими растворами.
§ 3. Купальные костюмы отменяются, однако же, всякого рода «советникам» предоставляется купаться в кацавейках, фуфайках, шубах и калошах.
§ 4. Желающие заниматься во время купанья флиртом подают о том (неизвестно кому) заявления в стихотворной, но не в смехотворной форме.
§ 5. Всякого рода сомнительные телодвижения и аллегории в воде возбраняются, разве же будет доказано, что таковые необходимы для здоровья и телесного благополучия купальщика или купальщицы. Примечание. Для потребного о сих случаях суждения учреждаются должности мокрых комиссаров из лиц, выслуживших полные сроки в архивных комиссиях.
§ 6. Для облегчения приезжающих купальный сбор отменяется навсегда.
§ 7. Отмененный купальный сбор заменяется сбором попудным на нижеследующих основаниях: Все приезжающие взвешиваются и уплачивают с каждого пуда своего веса по 1 рублю, в чём и выдаются им ярлыки, носимые затем, в течение сезона, на спине, для облегчения контроля.
Законодательные соображения: считая 40,000 приезжих, по 3 пуда в каждом, это даст 120,000 руб. сбора, из которых, за уплатой половины автору сего прожекта за идею, всё же останется кругленькая сумма в 60 тыс. рублей, которую можно употребить или на усиление канцелярских средств, или на учреждение трёх комиссий для наблюдения за аккуратным поступлением сбора.
§ 8. Ввиду назревшей необходимости замощения улиц в купальных местах, обязанность замощения объявляется натуральной повинностью господ приезжих на общих основаниях (зри устав о земских повинностях, т.V, изд. 1903 г. по продолжению 1876 г., с примечаниями 1845 г. и с дополнениями, нигде ещё не изложенными и никому не известными).
§ 9. По силе параграфа 8 сих временных правил каждый из приезжающих провозит с собой в своём чемодане булыжник, щебень, гравий и пр. необходимое для замощения улиц. Затем в праздничные дни все приезжающие, с песнями и плясками, выходят мостить улицы под звуки оркестров Панцнера и Шнеефойгта. Примечание. Дачевладельцы в это время пьют кофе или играют в лаун-теннис.
§ 10. Для придания большей лёгкости купальной жизни (гм...) полиция упраздняется и заменяется милицией... из дам и девиц, имеющих одобрительные аттестаты (?!)
Глубокие законодательные размышления. Впервые высказываемая здесь мысль о возложении полицейских обязанностей на хорошеньких женщин, без сомнения, составит новую эру в нашей давно уже нуждающейся в ремонте цивилизации. Действительно, дознано и никем не оспаривается, что единственными нарушителями правил благочиния являются мужчины; одинаково дознано, что репрессивная и сдерживающая потенция, которая заключается в будочнике, слишком слаба для борьбы с мужчинским буйством и своеволием. Наоборот, хорошенькая женщина может всё. Особливо если она одета будет строго по форме, в коротенькой юбочке... Кто устоит против её взгляда, нежного прикосновения... Любви все возрасты покорны. Даже самый отчаянный забулдыга и гуляка моментально придет в закономерное состояние, почувствовав около себя миловидное создание. Протоколы исчезнут с лица земли. Арестантския помещения отойдут в область предания. Буйства, скопища и бунты будут устранены поцелуями сладких уст... Мы знаем, что идея не сразу найдет доступ в умы. Её будут оспаривать, как всё смелое, новое, ещё не бывалое. Но не надо быть пророком, чтобы видеть её конечное торжество. Действительно, женская красота — такая сила, такая власть, перед которой мужчины устоять не могут. Зачем же эта громадная сила остается неиспользованной? Одна красавица, надлежащим образом поставленная и направленная, может, по полезному действию, заменить сотню будочников.
§ 11. Купальные часы распределяются так, как это обозначено в расписании, имеющем быть составленным.
§ 12. Для точного и неуклонного соблюдении купальных часов проводится по всему пляжу демаркационная линия при содействии сведущих в этом деле межевых чинов. Для охраны черты дамской неприкосновенности выстраивается артиллерийская бригада в полном составе.
Законодательные недоумения. Вопрос о купальных часах представляет наибольшия затруднения для своего разрешения не только у нас, но повсюду, где только есть кавалеры. А где их нет? Новейшая юридическая школа в Германии, особенно Шломахер, Штробиндер, Шверкранкер и Шлингельпетер, решительно и бесповоротно склоняются к невозможности провести на практике разъединение полов в купальные часы, считая все попытки в этом направлении столь же безрезультатными, как искание квадратуры круга. Историки, особенно Металлшприце (Иена) и Пудельзак (Гейдельбергъ), доказали, что в древности были из-за этого даже междоусобные войны. Натур-философы, поддерживаемые в этом отношении неомарксистами (просят не смешивать с издателем «Нивы»), прямо и косвенно утверждають, что только при полной свободе купанья можно ожидать приращения богатств.

Я лично не настолько юрист, чтобы выражаться достаточно неясно, но позволяю себе думать, что установление купальных часов либо нужно, и тогда оно и необходимо, либо же не нужно, и тогда оно может быть упразднено. На этом я пока кончаю свой законодательный этюд и перехожу, чтоб не выйти из купальной черты, к другим курортным злобам дня.
В Либаву, несмотря на все усилия залучить туда купальщиков, съехалось едва ли более 200-300 человек, что и не удивительно, если принять во внимание тамошнюю дороговизну. Это хорошо комментируют «Либавские Новости», говоря: «Когда местные обыватели начинают смотреть на приезжего купальщика как на дойную корову, с которой, кроме молока, надо содрать ещё и шкуру, курорты начинают понемногу пустовать».
Eдва ли либавской газете удастся урезонить местных жителей прекратит свой живодёрный промысел. К тому же либавцы порядочные моветоны, не чуждые занятий заборной и и забористой литературой. Так, по словам газеты: «стены купальных будок (кабин) испещрены разными безобразно-циничными надписями на русском и немецком языках, а иногда и с поясняющими текст рисунками».
Однако, чего же смотрит существующая там купальная комиссия?
От водяных курортов перейти к воздушным или климатическим есть всегда законный повод. Так, в настоящем случае нам жалуются на порядки в гостиницах в «Ливонской Швейцарии», и особенно в Зегевольде, где лакеи позволяют себе крайне дерзко обращаться с публикой, которая попроще и не может давать «на чаёк». Им даже отказываются подавать просимое и нахально гонят от занятых ими столиков. Швейцария Ливонская такнм образом оказывается просто швейцарской, где господствует вполне хамская классификация людей на дающих «тринкгельды» и не дающих. Подумаешь только, так много развели всякой здесь образованности, а из-за подачек готовы на всякие свинства.
Позволяем себе закончить маленькой цитатой из одной рижской русской газеты:
«Лассук», мать «Айриш-Лада», в этот году случена с «Рулером». Жеребчик от прошлогодней случки пал. В 1900 и 1901 годах «Лассук» была случаема с «Гальти-Нором», причём оба раза принесла жеребчиков.
Хорошенький язык, нечего сказать. Уж не «жеребчики» ли и пишут это?....


1903.08.09. Nr.175.
III
(Еженедельные и притом дельные наброски на разные темы).

О чём пишут и о чём говорят. — Миллионное пьянство. — Ужасающая жажда среди лифляндского населения.— Потребность в комментариях. — Загадочные хлопоты. — Побоище под Гольдингеном. — Дешёвая водка в Пильтене. — Немцы изменяют пиву. — Нищие в Феллине. — Базарная трилогия в Либаве. — Перепроизводство музыки на взморье. — Роман, каких мало.

Удивительно много и крепко пишут здесь о пьянстве. Пишут дружно и с гражданской слезой. Пишут отсюда, пишут оттуда, пишут отовсюду. Можно бы думать, что весь край мертвецки пьян, если бы мы сами, собственными глазами, не видали и не знавали весьма многих лиц обоего пола, которые по своей добродетельно-непьющей жизни давно уже заслуживают Монтионовской премии. Однако, факт остается фактом, и пьют действительно горькую. Пьянство «процветает», об этом даже суперинтенденты заявляют. За одну только неделю мы натолкнулись в газетах ровно на две дюжины заявлений о гомерическом питии в разных частях нашего прославленного края. Сообщает же одна здешняя русская газета такого рода чудовищные данныя:
Лифляндия. (Отчет лифляндского акцизного управления). Как видно из отчета лифляндского акцизного управления, в одной Лифляндской губернии за 1902 г. продано 87.271,567 вёдер казенного вина на сумму 6.668,984 руб.
87.000,000 ведер! Да ведь это целый океан! Что-то по 250,000 вёдер в сутки! Чуть ли не по 3/4 ведра на каждого жители губернии, включая женщин и грудных младежцев, в сутки!
Да уж не напутал ли тут что-то «Прибалтийский Край» (№ 160), обыкновенно очень беспечный во всём, что касается счёта, веса и меры. Но нет, проставлено у него со всей точностью: 87.271,567 вёдер, со ссылкой на отчёт лифляндского акцизного управления. Положим, кой-какая грамотность к смысл всё-таки нужны, чтобы читать отчеты, а то выходит такая галиматья, что продано 87.271,567 вёдер казённого вина на 6.668,984 руб.
По чём же «Прибалтийский Край» считает за ведро? Что-то по 8 копеек! И всё это он вычитал из отчёта! К довершению конфликта со здравым смыслом, газета рассчитала, что при таком дешевье чистая выручка за 1902 год равняется 4.693,730 руб. 5 и 3/4 копеек.
Самое лучшее здесь эти 3/4 копейки.
Они — венец всех фантастических рассчётов.
Но как бы там ни было, пьют и пропивают много, причем эта томительная лифляндская жажда утоляется ведь ещё и целыми морями пива, не вошедшего в вышеозначенные 87 миллионов. Чего добраго, иссякнуть реки, пруды и колодцы, ибо без воды не сделаешь ни пива, ни водки. Всё учащающияся сообщения о народном пьянстве газеты стали печатать уже без всяких комментариев. Надоело повторять одно и то же. Печатают «голые факты». Авось устыдятся. Однако, в некоторых случаях, если уж не комментарии, то большие вопросительные знаки были бы очень уместны. Например, по поводу того, что нам сообщает лидернский корреспондент (Венденского уезда): «Весьма вредное влияние на народную нравственность и трезвость оказывает лидернская корчма, о закрытии которой уже давно хлопочут и местный священник, и прихожане, и мировой судья, и венденское полицейское управление, но всё безуспешно». Прямо загадочно. Весь местный официальный мир «хлопочет», а воз ни с места. «Для населения более, чем достаточно и одной казённой винной лавки, открытой рядом с корчмой». Конечно, достаточно, но почему же «рядом с винными лавками продолжают существовать ещё корчмы, вредное влияние которых уже давно всеми признано?» В самом деле, почему??
Венденский уезд находится в Лифляндской губернии, а то вот хорошо пишут и из Курляндской, и именно из Гольдингенского уезда. Здесь крестьяне 24 июля выпили, должно быть, все полагающиеся каждому по статистике 3/4 ведра в сутки, в результате чего произошла между несколькими из них драка, во время которой крестьянину Шмедингу нанесено, как сообщают «Губернские Ведомости», 47 ран (читай: сорок семь), и он изувечен до того, что либо переселится в лучший мир, либо останется на всю живнь калекой.
Что курляндцы вообще на стену лезут из-за водки, на которую они, несмотря на общую грамотность, падки до страсти, видно и из того факта, что в июне под Пильтеном крестьяне Гринек, Паваринь, Штекергоф, Яновский, Дижанс и Цеминь, позарившись на дешёвую водку, продававшуюся некиим евреем-соблазнителем, и, выпив эту смесь, заболели, причем Цеминь и Штекергоф в сильных мучениях и умерли.
В Либаве же, по сообщению «Либавского Вестника», любовь немцев к пиву начала заменяться привязанностью к монопольке, что ясно из громадного количества пробок, сплошным ковром покрывающих мостовые около винных лавок. Местной газете нельзя не верить, хотя пробочная логика её немножко рискованна.
Однако же, есть, читатель, и отрадные факты, и идут они на этот раз из Эстляндской губернии, где в 12 верстах от Гапсаля винная лавка прекратила свое существование «за неимением покупателей»! Такая же участь постигла и винную лавку на острове Даго.
* * *
За всем тем в крае ничего не случилось такого, над чем позволительно было бы размышлять в фельетонах. Только вот подтвердилось, что, несмотря на недавность сооружения валк-штокмансгофской железной дороги, шпалы на ней будто бы до того сгнили, что их, как шоколад фирмы «Ланковский-Ликоп», можно легко разламывать руками, отчего собственно и произошло недавнее там крушение около Ново-Кальценау.
В Феллине же крушение произошло в другом смысле: там, по словам одного корреспондента, появилось большое количество нищих самого равнообразного вида и фасона: «В двери каждого дома, по крайней мере, стучатся около ста нищих, которые все просят милостыни.»
Сто нищих в дверях! Да ведь это осадное положение. К тому же там нищие становятся нахальными и дерзкими, так что, видя, что им так скоро не подают, они заявляют: «Если вы мне ничего не хотите дать, то, по крайней мере, скажите, чтобы я ушёл, а не заставляйте меня напрасно терять время!»
И правильно! Время — те же деньги, даже для феллинских нищих. Вот в Париже нищие, говорят, на автомобилях разъезжают, а то не поспеют повсюду, уж больно велик город.
В Либаве тоже беда, но в другом роде. Местная газета даже очень ажитирована. Город стоит, можно сказать, на виду у Европы, а между тем «дерзость базарных торговок превосходит всякия границы».
Гмм... Кто бы мог думать это про либавских мадам Анго? Оказывается, однако, что газета располагает отменнейшими фактами, уличающими торговок в некультурности и несалонности: «Во вторник две бабы на Новом рынке поссорились, затеяли драку и в дикой злобе начали швырять друг в друга сырыми яйцами, которыми оне торговали, причем одна из них угодила яйцом в проходившего мимо маленького реалиста».
Маленький реалист ознакомился таким образом с женским характером самым реальным образом, так что когда он вырастет, и в него будут швырять цветочными горшками, супниками и другими предметами домашнего обихода, то это уж не покажется ему так диким. Напрасно только газета требует наряда городовых для усмирения разбушевавшихся торговок. На опыте доказано, что тут с гораздо большим успехом применима хорошая пожарная кишка.
Чтобы уже закончить на этот раз наши скитания по краю, взглянем ещё на рижское взморье, где идёт бесконечная симфониада и филармониада. Музыка здесь, музыка там. Сидят на сыром, холодном воздухе, зевают, судят вкривь и вкось, втихомолку поругивают и Вагнера, и Сметану... Дамы, те, перешептываясь, злословят насчет туалетов других дам... Сверху моросит чисто осенний дождик.
* * *

В заключение одно маленькое «истинное происшествие», передаваемое нами в очень вольном переводе с немецкого:
Владелец небольшого, но бойкого ресторана, назовём его хоть господин Бутерброд, доживший до 40-летнего возраста холостяком, возымел вдруг матримониальные вожделения и решил жениться. С этой целью он купил себе ассортимент цветных галстухов и прочия принадлежности, необходимые для затушевания своего солидного возраста. Когда всё это, не без помощи парикмахера, было завершено, г. Бутерброд стал делать визиты в семейные дома и, так как спрос вызывает и предложение, в скорости нашел требуемый «предмет». Это было миловидное, наивное существо, необыкновенной душевной чистоты, одним словом, бутон во всех смыслах, чуть чуть омоченный утренней росой. — «Она и никто другая!» решил тут же наш Бутерброд и сделал предложение. Катрина Миллер — так звали это неземное создание — стыдливо опустила головку, покрылась самым нежным румянцем и пролепетала: да. После этого г. Бутерброд влюбился в нее уж не на шутку. Сыграли свадьбу, всё как водится.
Имея молодую жену, нельзя, разумеется, много заниматься делами, и г. Бутерброд пригласил управляющаго, сделав это в высшей степени неосмотрительно. Новый управляющий, молодой человек красивой наружности и с вкрадчивыми манерами, как говорится, произвел впечатление на г-жу Бутерброд. Мы могли бы тут очень и очень распространиться насчёт этого начинающагося романа и развести «психологию» столбца на три; но мы этого не делаем, предпочитая вести читателя в развязке в самом скором темпе, который только допускает теория словесности. Как это всегда бывает в жизни, молодая женщина... молодой человек... если помножить одно на другое, в результате обязательно получается любовь. Так было и в настоящем случае. Конечно, Катрина боролась с своим чувством, очень боролась (тут мы опять опускаем всю психологию), но сравнение между поблёкшим и плешивым супругом и очаровательным метр д’отелем было настолько не в пользу перваго, что.... в одну тёмную ночь Катрина бежала с своим возлюбленным, захватив с собой на память, что было возможно. Из Гамбурга Бутерброд получил письмо от беглянки с просьбой о разводе. Погоревал, погоревал несчастный и заявил, куда следует, бракоразводное ходатайство.
Затем.... была весна.... и мысли его опять настроились, как бы это кудреватее выразиться, «гимениально» (мы, кажется, первые употребляем такое выражение), и Бутерброд женился вторично, но, наученный опытом, уж не на молоденькой, а на вдове сверх-бальзаковского возраста. Вдова эта имела весьма положительный характер и забрала в свои крепкие руки сперва ключи, потом ресторан и кассу и, наконец, самого Бутерброда так, что он, как говорят, помышлял даже повеситься. Как раз в эго трагическое время объявилась обратно Катрина, покинутая и обобранная своим обожателем. Бывшие супруги встретились, почувствовали друг к другу, забыв старое, новые симпатии, стали тайно от строгой Бутербродовой жены видаться, ходить в рощу на свидания и... в одну темную ночь бежали без оглядки за границу, где ресторатор и реставрировал свое семейное благополучие. Законная же мадам Бутерброд, заполучив в свои руки ресторан, утешилась весьма скоро, каким именно манером, не наше дело.
Всю эту историю, на наш взгляд, очень удобно переработать в легкую драму, что мы и рекомендуем отечественнымь драматургам.

1903.08.16. Nr.180.
IV
(Еженедельные наброски на местные и уместные темы).

Удивительное приключение с сточными трубами. — Любители древностей и ассенизация. — Канализационные или канальские стихи. — Что теперь делать обывателям в Митаве? — Городское строительство (аллегорическия размышления). — Образец инструкции для городских инженеров. — Конец лета и сезонные думы и перепевы. — Деревня и город, кто лучше?

Прескверный анекдот приключился на этой неделе с митавскими градоправителями. Им сообщили, что произведённый ими опыт канализации города не на основании точного технического проекта, а лишь по одному вдохновению, признан весьма остроумным, но никуда не годным. История этой диковинной канализации... городских денег в сточные трубы разсказана была у нас на днях. Из неё можно было усмотреть, что город стал производить свою канализацию без того, чтобы проект её был сперва рассмотрен компетентным техническим учреждением. Работы, требовавшие точных вычислений и целого ряда измерений и соображений, производились по эскизику, составленному профессором М. и проверенному... городской управой, члены которой в Митаве всегда выбираются, кажется, из археологов или вообще имеющих вкус к археологии и палеонтологии.
Когда после производства уже значительной части работ начальство потребовало предъявления проекта, и таковой был отправлен в Петербург для разсмотрения, то там нашли, что он «не заключает в себе никаких рассчётных данных», и что вся канализация произведена против всех правил гигиены. Проект, таким образом, оказался просто техническим фельетоном, почти стихотворением. И вот, на основании таких стишков, вырывали на улицах глубокие ямы и опускали туда обывательские денежки, которые теперь плачут, плачут... Любопытно, что будет дальше с этой сверхканализацией? И во сколько именно десятков тысяч обошёлся обывателям Митавы этот первый в России опыт канализационного сооружения «без всяких рассчётных данных»? Тут без кругленьких цифр, очевидно, дело не обошлось. Впрочем, мы понимаем психологию митавских градоправителей. Они думали себе: для чего «рассчётные данные», почему «рассчётные данные», зачем «рассчётные данные»??? Всё это грубая проза. Все помешались на рассчётах. Они же, градоправители, идеалисты, а не лавочники. И они взялись строить по настроению и сооружать по чистому, как поцелуй младенца, поэтическому вдохновению. Если из этого вышла одна кутерьма, то они всё же открыли человечеству новые идеи, новые горизонты. Вовсе не всегда важен успех. Важно торжество истины, а истина в данном случае в том, что митавские думцы, как бы это сказать, поступили опрометчиво и подлежат суду... потомства.
Как и всегда в подобных случаях, злые языки сочинили целую легенду. Будто бы митавские муниципалы, не раз видевшие археологические сны о наличности в митавских недрах важных доисторических древностей, решились под видом канализации перекопать и перерыть весь город, для чего, понятно, никаких «рассчётных данных» и не требовалось. Выходит, собственно, канальство, а не канализация, и в устранение впредь подобных «противных правилам гигиены» сооружений надо бы узаконить следующий
краткий, но достаточно выразительный устав:
§ 33. Для устройства канализации в городах учреждаются повсеместно археологические комиссии в усиленном составе.
§ 333. При составлении плана работ тщательно избегаются всякие «рассчётные данные», и всё дело ведется таким образом, чтобы по возможности полнее насолить гигиене.
§ 3333. Для достижения вышеобозначенной цели допускаются в комиссии и специалисты по классической филологии в числе, обратно пропорциональном представителям других наук.
§ 33333. В устьях сточных канав ставятся скульптурные изображения строителей.
§ 333333. По окончании рабои обывателям разрешается ходить по улицам, зажавши носы.

(Очень важное примечание). В случае увеличения смертности в городе вследствие загрязнения почвы, всем почившим составляются безвозмездно эпитафии на городской счет.
Примечание к примечанию. Составление же биографий почивших, в случае, если они были исправными городскими плательщиками, возлагается на городских архивариусов по представлении им наследниками квитанций в уплате сборов. Биографии эти, с перечневыми ведомостями обо всех добродетелях почивших, нигде не печатаются, а сохраняются при дълах управы для назидания и подражания.

§ предпоследний. Пред приступом к работам составляется план о том, как не надо строить, и по этому плану и ведется дело... по возможности бестолково. При объявлении конкурса премия выдается тому прожекту, который наименее годен. При наличности же нескольких таких проектов премия присуждается наиболее дорогому.<Выделение "жирным" шрифтом от автора OCR>
§ следующий. Все хлопоты по возможно полному загрязнению рек возлагаются на городские управы или на особые исполнительные комиссии по принадлежности. Органы эти снабжаются инструкциями, заимствуемыми из опереток «Зелёный остров», «Птички певчие» и др.
§ кажется, последний. Городские нечистоты подвергаются либо централизации, либо децентрализации, смотря по тому, что теперь в моде.
§ наконец последний. На наиболее грязных улицах устраиваются грязевые курорты для безвозмездного пользования беднейших обывателей по очереди.
Краткое примечание. Просители имеют представить свидетельство о бедности, а также прочие документы. В случае большого количества желающих погружаться в эти грязные (грязевыя?) ванны, между ними устраивается соревнование.
* * *
Начался переселенческий сезон. Длинными вереницами тянутся обозы и фуры с обывательской кладью в город. Багажные вагоны полны матрацами, ящиками и корзинами возвращающихся с дач, точно с похода, дачников. Которые раньше поругивали город, втихомолку сознаются, что в городе, в сущности, тоже недурно. Здесь всё устроено, всё налажено, всё заведено, всё можно без труда достать... Действительно, будем, наконец, справедливы к городу. Мы лично имеем много оснований заглаживать нашу вину перед городом. Мы много на своем веку ругали и город вообще, и городских думцев в особенности. Мы ходили с сатирическими стрелами и под Ригу, и под Митаву, и под Феллин, и даже под Шлок, произведя опустошительную пальбу в думских прожектах, отчётах, сметах... А в сущности мы все неблагодарны к городам, господа. Кто, как мы, имел неосторожность послушаться коварных друзей и переселиться на лето в глухую деревушку, тот поймёт, с каким радостным чувством мржно вернуться в город, внутренне дав зарок никогда более не слушаться советов коварных друзей.
Может быть, когда-нибуд и царствовала в деревнях чистая буколика, теперь же там ничего подобного и в помине нет, а есть только волчьи аппетиты вовсе не в меру той культуры и комфорта, которые они могут дать. А какой же современный человек может обойтись без комфорта, к которому мы привыкаем в городахь с детства, и который стал для нас «второй натурой».
Попробуйте достать в «глухой деревушке» нужную вам пару лошадей, чтобы поехать куда-нибудь по делу или для прогулки. Мы натолкнулись в этом отношении на самые печальные испытания. У одного лошади заняты в поле, у другого — в лесу, у третьего — вывозят навоз, у четвертого — возять грант, у пятого — лошади не подкованы и т. д. Когда мы наконец достали требуемое и сделали нашу поездку, упустив ранее сторговаться, с нас содрали 6 рублей за какия-нибудь три-четыре версты в оба конца. В городе же на всё найдётся такса и вообще всё легче найти, достать.
Столового сливочного масла в «деревушке» не достанешь, а то, что нам дали, годилось разве для смазки колес, В городе за 40—50 копеек вам поднесут отборнейшее масло из кипячёных сливок.
Ищите в деревушке прачку для нашего тонкого белья. Мы искали в пяти деревнях. Наконец, о, торжество, она нашлась.
— Понимаете стирать, гладить?
— Как же, понимаю. Будете довольны.
— Когда будет готово?
— Дней через десять.
В городе вам всё это сделают в два-три дня. Присылаем за бельём в назначенный срок. Оказывается, к стирке его ещё и не приступлено. — «Приезжайте через неделю». Хорошо. Посылаем через неделю. Оно, оказывается, ещё только намочено. Проходят ещё две недели. Оно, наконец, готово, и триумфально подносит его вам ваша благодетельница. Но, о, Создатель, она накрахмалила не только ваши рубашки, но и кальсоны, носки, платки, полотенца, всё, одним словом, всё напитано крахмалом, да ещё как добросовестно! Кальсоны, носки и прочее точно из плотного шведского картона. Оденьте, если угодно. К довершению всего вы должны ещё оплатить здоровый счёт этой негодницы, она ведь издержалась на крахмал. Дома вы ещё имеете финальное удовольствие обнаружить на вашем белье и ржавчину, которая уж не сойдёт более. И так в сотнях мелочей, могущих отравить жизнь. В городе вы от всего этого избавлены. Город даёт нам массу удобств, которые мы научаемся ценить только попав в деревенскую буколику. Будем же справедливы, господа, к городу.

[ChesK]

При отсутствии рыбы в виде новых анекдотов и рак за рыбу сойдёт

Рискну предположить, что описываемые "12 вёрст" от "клубники на дачке", и извилистая речка - это, возможно, поездка из Ассерна на речушку Слоцене, которая в Шмардене.


1911.07.27. Nr.168.
За раками. (Г.Романовский.)
(Картинка с натуры).
I.
Долго они спорили, уговаривались — куда поехать? Ванину надоело рыться в клубнике своей дачки и он тянул на озеро — покататься, поудить рыбу.
Мельхиор Августович, его большой друг, курлядский землевладелец — соблазнял его отправиться в рачьи места.
— Поедем за раками! Вы знаете, как нынче они редкостны, как дороги! — убеждал последний, но Ванин упорствовал:
— «Катаясь по озеру, загляну на остров, про который все говорят, что там какая-то особенная растительность»... размышлял он, и решительно стоял за озеро. Однако, июльское солнце жгло немилосердно. И так как всех в доме, сгоравших и млевших от жары, неудержимо влекло к прохладной окрошке с раковыми шейками, доводы Мельхиора Августовича взяли перевес: решено было отправляться за раками. После недолгих сборов, — захватив, во всяком случае, побольше закусок,— на паре короткохвостых, запряженных по-немецки, но с русским кучером Афанасием — оба приятеля двинулись на ловлю. Ехать пришлось за двенадцать верст; поджидавшие у леса во ржи назойливые оводы сильно подогнали лошадей,— и путь был сделан незаметно. Но вот приехали. У мостика, у плохенького деревенского мостика остановились.
— Здесь! — торжественно проговорил Мельхиор Августович, выбираясь из экипажа.
— «Как здесь?» удивился Ванин. «Да, здесь — раки!» и приятель указал ему на воду.
По светло—зеленому, стриженному лугу, густо—поросшая осокой и камышом змеилась небольшая речка. «Какая она маленькая... уныло протянул Ванин: «да здесь не только рака, здесь жабы не выловишь!» — добавил он, когда они подошли к воде вплотную. Приятель расхохотался. «Видно вы не знаете наших курляндских рек и судите о качестве их по размерам. Впрочем, зачем слова, какова она — мы докажем вам на деле!» и лицо его приняло серьезное озабоченное выражение. В ближайшей усадьбе, где жили родственники Мельхиора Августовича и куда отправлены были лошади для отдыха, два рабочих—латыша принесли рыбачью сеть.
С готовностью не останавливаться ни перед чем, Мельхиор Августович принялся быстро раздеваться. «Как? и вы — туда?» вмешался было Ванин. «И я!» — получил он сухой лаконический ответ. Сброшена шляпа, жилете, галстух... Мельхиор Августович одел рыбачий костюм, в котором он выглядел настоящим водолазом: развернули сеть, примитивную, похожую более на гамак — однако, по уверению старика рабочаго, лучшей сети, чем их народный «Тыклис», в Курляндии не знают,— Мельхиор Августович смело шагнул в воду и к удивлению Ванина, сразу погрузился по грудь. «Однако»,— проговорил Ванин, «река глубокая...». Мельхиор Августович, занятый своим делом, ничего не сказал. Но прежде, чем бредить сетью, он решил заглянуть «по домамМ и с опытностью старого ловца принялся шарить в рачьих норах: «здесь нет, а посмотрим там», озабоченно говорил про себя друг Ванина, и запускал руку по самую шею: то в одну, то в другую нору, точно на полку за книгами.

II.
Покрасневшее солнышко уже близко наклонилось над горизонтом; тёмно-синие, бархатные стрекозы безшумно порхали над жёлтой кувшинниной, разыскивая ночлег; с остывающих полей тянуло сладким запахом доцветаю щего клевера...
— Ловите! - сердито крикнул Мельхиор Августович. И высоко по воздуху, широко разметав огромные клещи, летел на берег крупный чёрный рак; за ним, кувыркаясь, другой, третий... И так шло, казалось без конца.
Но вот, на реке послышался странный плеск; у сети как-то особенно все оживились, засуетились... — Лидака! Лидака! радостно загалдели рабочие-латыши,— и в мешок для рыбы нырнуло острое хитрое рыло пойманной щуки. «Лидака» в понятиях простого народа несравненно важнее её стихийного собрата «вейзиса» (рака) и своим появлением из воды она не могла не вызвать самой шумной радости. За «лидакой» на берег отправилась «морба» (налим); потом — две небольшия «лидаки», пойманные вместе; и опять раки... иногда по 8—10 штук сразу. Мельхиор Августович сосредоточенно и нервно трепал сетью, подводя ее со своим помощником рабочим: то под один берег, то под другой. Ванин тоже принимал участие в ловле: он загонял в «тыклис» всякую живность, для чего энергично топал на берегу, бил палкой по камышу, крутил и вертел его в воде... Когда же вынули большую щуку с двумя хвостами,— один, поменьше, торчал у нея из зубов и принадлежал другой рыбе,— Ванин принялся раздеваться. «Куда вы?»— удивился Мельхиор Августович. «Помогать нам?! Не беспокойтесь, управимся сами!» насмешливо проговорил он и, зашлёпав сетью, повернул к Ванину свою широкую спину.
«Теперь не будете смеяться над нашей Курляндией!»— злорадствовал после Мельхиор Августович, выйдя окончательно на берег и потряхивая перед Ваниным корзиной, наполненной раками. «Река-то маленькая, да удаленькая!»— трунил приятель. Под вечер, когда стемнело, из нор вышли взрослые раки; ловля их, при свете фонаря, сделалась ещё добычливее, но... горевший огонек в усадьбе давно гостеприимно звал к себе.
И рыболовы не заставили ждать их долго. С трофеями, в виде мешка рыбы и корзины раков двинулись они в усадьбу. Гремевший там рояль и громкие голоса молодёжи как-то сразу оборвались; хозяева со всеми бывшими у них своими и чужими высыпали наружу. Выражениям восторгов и удивлений не было конца: вернувшихся с ловли поздравляли — точно героев с большого сражения. По общему желанию раков внесли в столовую, где и высыпали прямо на пол посреди комнаты. Почувствовав свободу, огромная чёрная рать их дружно поползла во все стороны. «Ай! ай!» закричала, испуганно отскочив, синеглазая вертлявая Ирма, дочь хозяина,— заметив как большой рак положил ей на туфлю свою неуклюжую клешню. «Много-ли ты понимаешь, несчастный!— ревниво проговорил студент и отшвырнул рака в середину кучи. «Чего ты боишься?» заметила Ирме её подруга: «кокетничаешь!».. Однако, сама сейчас же вскрикнула, окруженная раками, и быстро выбежала вон из столовой. «Нечистая сила! — фыркая в передник, проговорила тяжеловесная Акулина-кухарка, идя через комнату, где переодевался Мельхиор Августович и стараясь не смотреть на него.

III.
Но раков отведали. Подали лошадей. Западе давно озарялся фосфорическим блеском надвигавшейся грозы; теперь, при наступившей темноте, вспышки сделались ярче; слышны были уже близкие погромыхиванья; тянуло сыростью и крепчал ветер. Полагая всё же уйти от грозы, рыболовы торопились. Часть добычи уложили в экипаж. Рыба давно уснула тихо и безмятежно, а вот раки, те вели себя довольно беспокойно. Они вертелись в корзине и неустанно напирали на крышку...
Ещё одно пожелание... Ещё одно рукопожатие... И кучер энергично тронул; отдохнувшие кони бойко взяли и через несколько минут мчали Ванина с Мельхиором Августовичем старым ельником. Но недалеко уехали они, как налетел шумный вихрь: затрепались в тёмном небе всклокоченные верхушки деревьев; весь черный лес заговорил застонал. Под буханье и грохотанье, непрерывно воспыхивая, ослепительные молнии, казалось, зажигали одна —другую...
«Не уйдём, барин!» — проговорил Афанасий и пустил лошадей шагом. Спускались с горки; лошадей сильно пугала гроза: они храпели, пятились, вздрагивали... Вдруг яркий сноп лучей блеснул впереди. Раздался оглушительный удар... Животные шарахнули с дороги, в канаву... И экипаж накренило.
«Сдерживай!»— взволнованно крикнул кучеру Мельхиор Августович, приподнимаясь с Ваниным на сидении, чтобы не потерять равновесия. Афанасий откинулся назад; натянул возжи. «Тише окаянн... голубчики!..» взмолился оробевший кучер. Но справившись с лошадьми и поставив экипаж на дорогу Афанасий переменил тон: «Я те образую лихорадка эдакая!» накинулся он на левую кобылку — главную, по его мнению, виновницу сворота с дороги и принялся ее настёгивать.